Волчья река  - Рэйчел Кейн

Лучше сражаться с воображаемыми демонами, чем встретиться с настоящими.

Чем больше я думаю об этом, тем сильнее злюсь. Я действительно хочу вернуться в студию и заорать так, чтобы у этого коварного ведущего барабанные перепонки лопнули.

И это веская причина не возвращаться туда.

– Эй, ты в порядке? – Тихий голос Сэма снижает мою кипящую ярость до чего-то менее убийственного.

– Нет, – отвечаю я. – Это была засада в прямом эфире. Полагаю, ты знаешь Миранду Тайдуэлл.

Я вижу, как он напрягается. Потом смотрит на меня широко раскрытыми глазами, полными потрясения.

– Черт возьми, – говорит Сэм. – Она была в студии? С тобой?

– Совершенно верно. Она утверждает, что группа «Погибшие ангелы» снимает документальный фильм, – отвечаю я ему. – Обо мне. Полагаю, они обязательно втянут в это и тебя.

– О боже… – Вид у Сэма совершенно убитый. Я гадаю, встречался ли он с Мирандой лично. Вполне мог – после своего возвращения из Афганистана. Сэм пропустил суд надо мной и мое оправдание, так что вступил в эту игру ужасов позже. Миранда обязательно захотела бы, чтобы он играл на ее стороне… и у меня возникает неприятное ощущение, что какое-то время Сэм действительно был на ее стороне. По крайней мере, на стороне тех, кто верил в мою виновность. – Ладно. Нам нужно уехать отсюда и вернуться домой.

Если он и хочет сказать мне: «А я тебя предупреждал», – то удерживается от этой фразы, и я ему за это глубоко признательна. Он действительно советовал мне не полагаться на добрую волю телевизионщиков. И оказался прав.

Я обещала детям, что после шоу мы проведем день в Ноксвилле за развлечениями. Но понимаю, что этот поезд ушел; меньше всего мне сейчас хочется, чтобы они показывались на людях, потому что после этого кошмарного шоу минимум часть горожан будет высматривать нас. И какой-нибудь подонок может не устоять перед приманкой – а я не допущу, чтобы моих детей обижали.

– Да, – соглашаюсь я. – Извините, ребята. Я обещала, что мы задержимся здесь до вечера, но…

– Ты беспокоишься за нас, – заканчивает за меня Ланни. Коннор, как и можно было ожидать, не говорит ни слова. – Мы поняли. Но, мам… мы можем справиться со многим. – Она говорит это с абсурдной уверенностью пятнадцатилетнего подростка, и я в ужасе от того, что Ланни имеет в виду именно то, что говорит.

– Что ж, а я сейчас не могу справиться почти ни с чем, – говорю, потому что так я не оскорблю их, притворяясь, будто они не сумели пройти через ад и выйти из него. – Мне жаль, что столь долгая поездка прошла впустую. Извините, я действительно не думала, что так выйдет. – Хотя должна была. Я должна была быть настороже. Если б я просматривала Интернет…

– Всё хорошо, – произносит наконец мой сын. – Мы понимаем.

Я не заслуживаю такой доброты и неожиданно еще сильнее злюсь на людей, которые относятся к нам, словно к бумажным мишеням. Мои дети настоящие, и они просто невероятны. И я буду сражаться за них до самого конца.

Сэм предлагает:

– Может быть, купим мороженого по дороге?

– Мороженое! – неожиданно оживляется Коннор. – Мороженое «Орео»?

– Какое захочешь, приятель, – отвечает Сэм. – Ланни?

Я смотрю в зеркало заднего вида. Она морщит нос, но говорит:

– Сойдет. – Потом делает паузу. – Мам? У нас снова «готовность номер один» или как?

– Не знаю, – говорю я ей. – Просто не знаю, милая. Но пока что, думаю, нам надо быть очень-очень осторожными.

* * *

Обратно до поселка Стиллхауз-Лейк, где стоит наш дом, мы добираемся без происшествий, хотя я ожидаю всего чего угодно. Мороженое вкусное, и Коннор приходит в отличное настроение, умяв свою порцию и половину порции сестры. Я тревожусь о его пищевых привычках, однако он не так часто ест сладости по утрам, к тому же благодаря метаболизму все еще остается тощим, как швабра. Набирает рост и мускулатуру. Пока еще этот процесс идет медленно, но я вижу, что в ближайшее время можно ждать очередное убыстрение. Хорошо. Это одна из ненормальностей нашей жизни: мне нужно, чтобы мои дети росли быстрее обычного. Так было с того дня, как наши жизни оказались разбиты. Гори в аду, Мэлвин.

Последние несколько лет были нелегкими для Ланни и Коннора. И для меня. Но мне казалось, что мы наконец нашли свой островок покоя. У нас теперь есть Сэм, так же отчаянно готовый защищать их, как и я; он последовал за мной в самую глухомань, чтобы вернуть их. У нас есть дом. У нас есть – по меньшей мере – настороженное принятие со стороны друзей и некоторых соседей.

Но после этого… я не знаю. Просто не знаю.

– Давай я выйду из машины и заберу почту, – говорю я Сэму. – А вы все приготовите ужин, ладно?

– Ладно, но ты понимаешь: это означает, что ты теряешь право голоса.

– Передаю свое право голоса тебе, – отвечаю я. – Что-нибудь полезное?

– Фу-у! – в один голос заявляют мои дети. Я закатываю глаза и машу рукой, показывая, что они могут ехать дальше.

Я воспользовалась проверкой почтового ящика как предлогом, но, остановившись возле него, достаю свой телефон и набираю номер. Когда на том конце линии трубку берет секретарь, я говорю, что мне нужно срочно поговорить с доктором Маркс. Там работают спокойные профессионалы, которые не упускают ничего. Полагаю, мне следовало вложить в это сообщение больше эмоций, но доктор Маркс знает меня. Она поймет смысл этих слов.

Всего через несколько минут мне поступает звонок от Катерины Маркс.

– Гвен, – говорит она, и голос у нее, как всегда, чистый, спокойный, странно умиротворяющий. – Как прошла сегодняшняя телепередача?

– Вы не смотрели?

– Нет, боюсь, я не смогла бы. У меня были клиенты.

– Ну… – Переступаю с ноги на ногу. Теперь, когда я уже говорю по телефону с доктором Маркс, меня вдруг охватывает нежелание сознаваться в случившемся. – Не очень хорошо. Я сделала… то, о чем мы говорили.

– Вы реагировали на камеру?

– Да. – Парадоксально, но едва я признаю́ это, как все воспоминания включаются разом. Я думала, что преодолела это, хотя доктор Маркс предупреждала меня, что эта конкретная часть посттравматического стресса может так и не отпустить меня. Слишком глубоко оно въелось в подсознание. В те сутки в Киллмэн-Крик я верила, действительно верила, что умру от рук Мэлвина Ройяла, как и прочие его жертвы. Замученная до смерти перед камерой, потому что зрители платят, чтобы увидеть это. И вся эта пытка, все это происходило бы перед немигающим оком объектива. – Я продолжаю видеть это снова и снова. Я не могу… не могу контролировать это.

– Вы не хотите встретиться со мной лично?

– Не могу. – И это означает «не хочу». Я хочу спрятаться здесь, дома, вместе с семьей. – Я надеялась, что вы, быть может, сумеете просто…

– Проговорить с вами это? – завершает она с легкой насмешкой в голосе. – Вы на удивление неохотно углублялись в подробности. Хотите сказать, что сейчас вы готовы?